Сын Молдаванки и "лейтенанта Шмидта"

Одесса. То, что в этом южном городе рождались не только замечательные писатели, но и великие авантюристы, - исторический факт. Но только одесситы точно знают место, где это беспокойное племя появлялось на свет.

Итак, Молдаванка - район Одессы, пропитанный духом приключений и шарлатанства. Многодетная еврейская семья мелкого приказчика. Здесь в 1898 году родился Симка - Янкель Гершев, который войдет в историю как Яков Блюмкин.

Когда мальчику исполнилось 6 лет, от горлового туберкулеза умер его отец. 10-летнего Яшу мать определила в первую одесскую Талмуд-Тору, где кроме еврейской мистики и языка детей пять лет учили арифметике, географии, русскому языку, естествознанию. Это было единственное место, где Яков получил систематизированное образование. После успешного окончания Талмуд-Торы Яша нанялся в электротехническую контору и работал учеником электрика в Одесском русском драматическом театре.

Тогда же начались его революционные университеты. 8 августа 1904 года на собрании Одесского комитета РСДРП был арестован старший брат Якова. В ту же ночь жандармы пожаловали на квартиру Блюмкиных, устроили там полицейский обыск и обнаружили целый склад листовок, прокламаций и других нелегальных изданий. После этого эпизода Яков произнес, почти как другой известный революционер: "Я пойду другим путем". И пошел, выбрав себе в друзья "короля" Молдаванки и всех одесских бандитов Мишу Япончика. Вместе они грабили крупнейшие магазины Одессы, а заодно "трясли" местных толстосумов. Так сказать, на нужды революции.

Так получилось, что сразу же после октябрьских событий Блюмкин оказался в эпицентре практически всех событий, происходивших в Одессе. А в июне 1918 года судьба забрасывает Блюмкина в Москву. ЦК партии левых эсеров рекомендует его на работу в ВЧК, где 20-летний юноша мгновенно получает престижнейшее назначение - становится заведующим секретным отделением по борьбе с контрреволюцией.

Блюмкин переигрывает самого Ильича

Убийство в июле 1918 года германского посла графа Мирбаха - деяние, из-за которого Блюмкин, собственно, и вошел в историю, - описано во всех учебниках. Поэтому остановимся только на том, что до сих пор было малоизвестно или неизвестно совсем.

Накануне покушения на дипломата 20-летний Блюмкин, предложивший себя партии левых эсеров в качестве исполнителя, пишет письмо неизвестному адресату с объяснением мотивов своего поступка. Сегодня это письмо хранится в Бахметьевском архиве Колумбийского университета США. Яков пишет: "... я, как и вы, прежде всего противник сепаратного мира с Германией и думаю, что мы обязаны сорвать этот постыдный для России мир каким бы то ни было способом, вплоть до единоличного акта, на который я решился.

Но кроме общих и принципиальных моих, как социалиста, побуждений на этот акт толкают меня и другие побуждения... Черносотенцы-антисемиты, многие из которых германофилы, с начала войны обвиняли евреев в германофильстве, сейчас возлагают на евреев ответственность за большевистскую политику и сепаратный мир с немцами. Поэтому протест еврея против предательства России и союзников большевиками в Брест-Литовске представляют особое значение. Я, как еврей и как социалист, беру на себя совершение акта, являющегося этим протестом...".

Террористический акт прошел на удивление легко и гладко. Блюмкин без труда подделал мандат ВЧК на ведение переговоров с господином германским послом и даже откровенно заявил председателю ВЧК Александровичу, поставившему печать на липовый документ, что по постановлению ЦК левых эсеров "убьет графа Мирбаха".

Пикантная подробность: разговор Блюмкина и Александровича проходил в кабинете Дзержинского. Только по его окончании заговорщики обратили внимание, что за ширмой спит Железный Феликс. Обоих прошиб холодный пот. Но оказалось, что сну Дзержинского любой должен был позавидовать - он ничего не слышал. Или не захотел услышать...

Осложнения для Блюмкина начались только в конце операции, уже при отходе, когда, выпрыгнув из окна и сломав лодыжку, он получил еще и ранение в ногу.

За убийство германского посла, которое могло изменить судьбу Советской России, приговором ревтрибунала республики Блюмкину и его напарнику Андрееву заочно было определено наказание: "заключить в тюрьму с применением принудительных работ сроком на три года".

Странно, но для Блюмкина этот приговор никаких серьезных последствий не имел. Более того, спустя какое-то время от Блюмкина последовали весьма необычные и очень смелые заявления. Он стал возмущаться Лениным, который назвал его и Николая Андреева "двумя негодяями". Блюмкин буквально бушевал от слов Ленина и потому решил явиться в чрезвычайную комиссию для того, чтобы она смыла с него пятно оскорбления, брошенное Лениным. Была создана особая следственная комиссия, которая решила: Ленин был не прав (и это при жизни вождя! Случай неслыханный для того времени), и "ввиду добровольной явки Я.Г.Блюмкина и данного им подробного объяснения обстоятельств убийства германского посла графа Мирбаха амнистировать его". Образно говоря, Блюмкин взял высокие должностные лица, как говорят в Одессе, на испуг. И таки добился своего: его официально признали героем революции и по личной рекомендации Дзержинского приняли в Ленинскую партию.

Такое признание дорогого стоило. Оно открыло неугомонному одесситу широчайшую дорогу.

"Иранский коммунист N 2"

Высокие должности, пожалованные затем Блюмкину, явно не соответствовали авантюристическому складу его характера. Он жаждал быть там, где плетутся заговоры и льется кровь.

И вскоре ему такая возможность предоставляется. В мае 1920 года он принимает активнейшее участие в Энзелийской операции Волжско-Каспийской флотилии. Тогда российский десант под предлогом возвращения захваченных белогвардейцами кораблей высадился на Каспийском побережье Ирана. Действительно, России были возвращены 23 корабля, 4 гидросамолета, 50 орудий, 20 радиостанций. Но вся эта операция, не самая крупная в гражданской войне, была лишь удобной ширмой для оправдания российского присутствия в Иране, где "кремлевские мечтатели" хотели совершить ни много ни мало, а социалистическую революцию. Десант, принимавший участие в операции, превратился в персидскую Красную армию Гилянской республики во главе с мурзой Кучукханом. Политкомиссаром при хане был, как вы уже догадались, Яков Блюмкин. Главной задачей энергичного одессита было создание Иранской коммунистической партии, что он и исполнил. Правда, желающих стать коммунистами в Персии было не так уж и много, и потому Блюмкину пришлось загонять в нее иранцев под дулом револьвера. Как человек скромный, он выписал себе партбилет Иранской компартии под номером 2. Кто же был под номером один, история умалчивает. Может быть, и вообще никого не было - с Блюмкина станется. Революция, привнесенная извне и державшаяся исключительно на штыках иностранной державы, была обречена на провал. В сентябре 1920 года ЦК РСДРП вынужден был констатировать: "...дело революции в Гилянской республике сильно скомпрометировано. Революционная власть не успела закрепить за собой симпатии населения, и прежде всего крестьян...".

Пришлось Советской России уходить из Ирана несолоно хлебавши. Зато имя Блюмкина осталось вписано в историю Иранской компартии, где его и по сей день называют одним из ее основателей.

Старший монгольский брат плетет паутину

Персидская командировка Якова Блюмкина сделала его в глазах советской власти одним из крупнейших специалистов по зарубежным странам. И ОГПУ отправляет его в Монгольскую Народную Республику.

В Урге (нынешний Улан-Батор) в Блюмкине заиграла кровь: как в юные годы, он вел себя как заурядный налетчик. Обложил налогом монгольсикх чекистов, чиновников, купцов. Наглость Блюмкина и его непомерные, возрастающие день ото дня денежные аппетиты привели к тому, что высшее руководство Монголии обратилось с требованием к Москве немедленно отозвать из страны зарвавшегося одессита. Особенно возмущала монгольских товарищей ультимативное требование Блюмкина предоставить ему право расстреливать на месте по своему усмотрению без суда и следствия любого, на его взгляд, контрреволюционера.

Впрочем, он это делал и без всякого разрешения. В архивах сохранился весьма любопытный документ: "Тов.Блюмкин по приезде в Ургу затеял склоку против наших инструкторов, не останавливаясь ни перед чем, вплоть до дискредитации отдельных работников-партийцев перед монголами и даже терроризирования. На собрании партактива ячейки выдвигал идею создания в Урге народного университета имени Блюмкина. Поведение Блюмкина весьма разлагающим образом действует на всех инструкторов и в дальнейшем может отразиться на боеспособности монгольской армии. Считаю, что в ближайшее время его нужно отозвать из Монглии. Кандидатуры подбираются. Берзин".

ОГПУ отозвало своего суперагента из Монголии. Но только для того, чтобы он выполнил новое секретное задание: он должен был создать резидентуру в странах Ближнего Востока, используя еврейские связи в Палестине и Сирии.

Превратившись в "торговца" и "собирателя" старинной еврейской литературы и получив псевдоним Живой, Блюмкин посетил Египет, Сирию, Палестину, Турцию. Сделав небольшой крюк, побывал в Австрии, Германии, Франции. Приторговывал для прикрытия старинными еврейскими книгами, из-за которых ОГПУ (при содействии самого комиссара просвещения Луначарского) были проведены конфискации у частных лиц и в Румянцевской библиотеке, Живой энергично плел шпионские сети, подбирал и вербовал агентов.

В апреле 1929 года, добравшись до Константинополя, Блюмкин не удержался, чтобы не встретиться со своим кумиром и земляком с Херсонщины Львом Троцким.

Эта четырехчасовая беседа вышла потом Блюмкину боком. С нее, собственно, и начала закатываться его звезда.

В поисках "паранормального"

Но перед тем агент Живой занялся главным - как он считал - делом своей жизни разведчика: поиском загадочной страны Шамбалы. Задание разыскать этот якобы уцелевший при Всемирном потопе очаг древней цивилизации, "хранивший великие тайны бессмертия, управления временем и пространством", Блюмкин получил от начальника спецотдела ВЧК Глеба Бокия и руководителя научной лаборатории того же отдела Евгения Гопиуса. Чекистам была нужна Шамбала по сугубо практической причине: с помощью знаний, добытых там, они планировали допрашивать врагов трудового народа и проникать в их самые сокровенные мысли.

Соглашаясь на участие провести разведку в приграничных районах Афганистана, Блюмкин преследовал и свою собственную цель. Он мечтал получить доступ к "Черной книге", хранящейся в сейфе у Бокия. Первые страницы в ней были заполнены по личному указанию Ленина и содержали компрометирующие материалы на всех руководящих работников СССР. То, что такая "Черная книга" существовала, а может быть, и существует до сих пор, свидетельствуют протоколы допросов руководителей ОГПУ, хранящиеся в архивах.

Новая операция была настолько секретной, что о ней знали всего 8 человек в СССР. Что, впрочем, не помешало спецслужбам Англии, Франции и Китая развернуть за Блюмкиным наблюдение. Для того, чтобы ввести их в заблуждение, срочно был найден двойник, как две капли воды похожий на Якова. Двойник фланировал по Москве, посещал рестораны, а настоящий Блюмкин в это время на даче в Верее зубрил урду, дари, пушту и другие восточные языки, готовясь в экспедицию, на которую денег не жалели: она финансировалась из спецфонда ВСНХ и по прямому указанию Феликса Дзержинского на нее выделили 100 тысяч рублей золотом (по тогдашнему курсу это составляло 600 тысяч американских долларов).

17 сентября 1925 года в обличье монгольского ламы Живой оказался в Лехе, столице княжества Ладакх, где уже находилась экспедиция Николая Рериха. В своей книге "Алтай-Гималаи" Рерих так описывает эту так поразившую его встречу: "Приходит монгольский лама и с ним новая волна вестей. В Лхасе ждут наш приезд. В монастырях толкуют о пророчествах. Отличный лама, уже побывал от Урги до Цейлона. Нет в ламе ни чуточки ханжества, и для защиты основ он готов и оружие взять".

Через три дня Рерих встретил "ламу" второй раз - на перевале Караул-даван. "Лама" появился из чернильной ночи неожиданно. Он оставался с художником всего несколько часов, затем, вооружившись топором и фонарем, начал инженерные исследования местности: нанес на карту блокпосты, пограничные кордоны, удобные высоты, уточнил протяженность отдельных участков, состояние коммуникаций, записал характеристику мостов, рек, бродов через них.

Утром Рерих снова увидел Блюмкина, на этот раз тот был одет мусульманином-купцом из Яркенда. И здесь Рерих впервые занес в дневник ошеломившую его подробность: "Оказывается, наш лама говорит по-русски. Он даже знает многих наших друзей". С экспедицией Рериха лама Блюмкин прошагал тропами Гималаев несколько месяцев.

Позже, уже в Москве, Николай Константинович Рерих был представлен наркому просвещения Анатолию Луначарскому. Церемонию знакомства проводил представленный как ответственный работник ОГПУ Яков Блюмкин. Увидев "ламу" в военном френче с тремя рубиновыми ромбами в петлицах, комкором (по нынешним временам генерал-лейтенантом), Николай Рерих потерял дар речи...

Судя по всему, Блюмкин-лама так и не нашел загадочную Шамбалу. Но что-то интересное, безусловно, обнаружил. Что - сейчас сказать сложно. Из-за условий небывалой секретности экспедиции Блюмкин не написал о ней письменного отчета. Был только устный доклад Бокию. Но содержание его стало почему-то до мельчайших подробностей известно Гитлеру, Гиммлеру и Розенбергу. Нацистские спецслужбы организовали туда три экспедиции. Гитлер и его окружение искали в Тибете источники сверхмогущества над людьми.

Любимец муз и друг поэтов

Еще с одесского детства Якова Блюмкина тянуло к людям искусства. Да и сам Живой чем-то притягивал поэтов. Может быть необычностью своей судьбы, ведь о нем уже тогда ходили легенды.

Особые отношения связывали разведчика с Есениным. В разные периоды своей жизни они то сходились, то расходились. Пользуясь своим служебным положением, Блюмкин не раз выручал друга из крупных неприятностей. Одна из них произошла в октябре 1920 года. 18 октября Есенин был арестован за пьяный дебош, учиненный им еще в январе, когда в кафе "Домино" он набил морду какому-то чекисту. От неминуемого ареста Есенин сбежал тогда на Кавказ. А когда через несколько месяцев вернулся в Петроград, то очутился в тюрьме. Из камеры его вытаскивал Блюмкин. Сохранился интереснейший документ: "Подписка о поручительстве за гр.Есенина Сергея Александровича, обвиняемого в контрреволюционной деятельности по делу гр.Кусиковых. 1920 года октября месяца 25 дня. Я, нижеподписавшийся, Блюмкин Яков Григорьевич, проживающий в гостинице "Савой", N 316, беру на поруки гр.Есенина и под личную ответственность ручаюсь, что он от суда и следствия не скроется и явится по первому требованию следственных и судебных властей. Подпись поручителя Я.Блюмкин. 25.10.20 г. Москва. Партбилет ЦК Иранской Компартии".

В своих друзьях числил Блюмкина и Владимир Маяковский.

Сохранился сборник Вадима Шершеневича с дарственной надписью: "Милому Яше. Террор в искусстве и в жизни - наш лозунг. С дружбой Вад.Шершеневич".

Свои литературные упражнения Блюмкин нигде не печатал. Впрочем, он значился среди авторов-составителей трехтомного сборника "Как вооружалась революция", вышедшего под общей редакцией Троцкого. В предисловии Лев Давидович писал: "Судьбе было угодно, чтобы товарищ Блюмкин, левый эсер, ставивший в июле 1918 года свою жизнь на карту в бою против нас, а нынче член нашей партии, оказался моим сотрудником по составлению этого тома, отражающего в одной своей части нашу смертельную схватку с патрией левых эсеров...".

Спрут по имени ОГПУ

По жестокой иронии судьбы Блюмкин, который так умело выскальзывал из любой западни, именно из-за Троцкого будет арестован и казнен.

После встречи 16 апреля 1929 года с Троцким в Константинополе Блюмкин вышел от своего кумира с посланиями, которые тот просил передать в Москве. Послания предназначались Карлу Радеку, известному советскому государственному деятелю, и жене сына Анне Седовой. Невестка Троцкого жила в Москве практически заложницей. Сталин ее никуда не выпускал.

Вернувшись в Москву, Блюмкин долго не мог принять решение, что делать с посланиями. Как прекрасный аналитик, он понимал, что невестка Троцкого находится под колпаком ОГПУ, значит, любой контакт с ней закончится для него плачевно. Идти в Радеку Блюмкин не решался по причине мягкого, "женского", а временами и откровенно трусливого характера последнего. Блюмкин решил поступить так: письмо Радеку не передавать, а устно рассказать ему о своей встрече с Троцким и о наличии от него весточки. По реакции же Радека Блюмкин и собирался принять окончательное решение. Реакция оказалась предсказуемой: Радек сразу же после разговора с Блюмкиным побежал в Центральную контрольную комиссию, где все рассказал ее председателю, старому большевику Арону Сольцу. Блюмкин, узнав о том, что Радек его банально "заложил", пришел в ЦКК с повинной. Там ему порекомендовали изложить в письменном виде подробности константинопольской встречи. И здесь впервые в жизни Яков Блюмкин запаниковал. Он метался по Москве, спрашивал у знакомых совета, как ему поступить, просил помощи, искал варианты и не находил нигде, даже у женщины, с которой делил не только постель, но и которой открывал душу. Не ведал он, кому ее открывал. В это время очередной подругой Блюмкина была некая Лиза Горская, которая, по мнению очевидцев, была специально приставлена к Блюмкину, чтобы "расколоть" его на предмет связи с Троцким.

Как эта выпускница Сорбонны, владевшая несколькими языками, попала на работу в ЧК, дело темное. Сама она уже ничего не расскажет: свою жизнь она кончила под колесами автобуса. Но Блюмкин тогда, во время их последней встречи, ясно понял, что на ее помощь ему нечего рассчитывать.

Щупальца спрута ОГПУ оказались настолько мощными, что, попав в них, даже Блюмкин так и не смог освободиться. В какой-то момент ему показалось, что он нашел выход из смертельного положения, в которое попал: Яков задумал сбежать в родную Одессу, где планировал отсидеться нелегалом год-другой, переждать грозу, а там - где наша не пропадала. У жены художника Фалька он попросил любой документ, который смог бы использовать для бегства. Встревоженная, женщина тут же позвонила знакомому журналисту Борису Левину, а тот немедленно "выполнил свой гражданский долг" - накатал донос в ОГПУ. 15 октября Блюмкин с билетом в кармане пришел попрощаться с Лизой. Та, пожелав ему удачи и проводив за порог, тут же позвонила в ОГПУ. Засада на Блюмкина была устроена на вокзале, куда, по сообщению Лизы, тот пошел. Но в этот день Блюмкин опоздал на последний поезд в Ростов и вернулся к Лизе, единственному для него родному и, как он считал, преданному человеку. Утром они выехали на такси к вокзалу, в пути их догнала машина с сотрудниками ОГПУ, и Лиза-Лизонька сдала, что называется, с рук на руки Яшу чекистам.

3 ноября 1929 года собралась судебная коллегия ОГПУ решать его судьбу. В "тройке" возник раскол. Ягода предлагал немедленно расстрелять, Менжинский колебался, Трилиссер был категорически против расстрела, заявляя, что органы потеряют отличного мастера разведки, второго такого нет. Судьбу Блюмкина решил звонок из секретариата Сталина. Через несколько минут "тройка" мгновенно пришла к полному единодушию - утвердила смертный приговор с уникальной формулировкой "За повторную (?) измену делу пролетарской революции и советской власти и за измену чекистской армии". В этот же день приговор был приведен в исполнение - его расстреляли.

О его расстреле не было ни строчки. Как будто и не жил на земле такой человек.

А ведь судилище над незаурядным агентом ОГПУ Яковом Блюмкиным стало, по сути дела, первым в череде "троечных процессов" по разоблачению "врагов народа". Увы, даже здесь, как практически всегда в жизни, он снова оказался первым.